Font Size

SCREEN

Profile

Menu Style

Cpanel

Медиатор «Лига медиаторов Поволжья» дал интервью региональному электронному изданию о развитии медиации в Республике Татарстан

Олег Маврин — старожил института медиации в России, он практикует и преподает ее уже 7 лет, то есть с момента появления закона о процедуре внесудебного примирения. По идее, медиация должна разгрузить судей и вывести конфликтующие стороны из зала суда в комнаты примирения. Пока это движение неторопливое, но это нормально, уверен Маврин: нужно минимум 10 лет, чтобы медиация проникла во все сферы жизни. И двигают этот процесс малые, средние компании и даже частные лица, которые верят в стратегию win-win* и пекутся о своей репутации. Крупный бизнес по-прежнему решает дела в суде, но к медиации активно присматривается. — В 2010 году был принят закон о медиации, главной задачей которого было разгрузить судей. Пока это не очень хорошо получается. Арбитражный суд сообщал, что доля медиативных сообщений составляет 0,002%, а в Верховном суде — 0,008%. Планировались даже поправки в закон, чтобы процедура стала более популярной, например, введение налоговых льгот для обратившихся сторон. Сработали они? — Конкретно эта поправка не была принята. Сейчас в процессе рассмотрения находятся и другие. Но самое главное — президент РФ дал задание председателю Верховного суда Лебедеву и премьер-министру Медведеву рассмотреть вопрос о совершенствовании регулирования примирительных процедур (медиации), включая применение медиации при рассмотрении дел государственными судами. В феврале этот вопрос должен решиться. Предполагается, что медиацией при судах займутся судебные примирители: судьи в отставке или сотрудники аппарата суда, имеющие высшее юридическое образование и пятилетний стаж юридической работы. Надеюсь, что это никак не повлияет на качество проведения примирительных процедур. В этом есть плюс — больше людей узнает о самой возможности досудебного урегулирования конфликта. — Вы сейчас по этому закону работаете в судах. Это как-то оплачивается? — Нет, в судах медиаторы консультируют бесплатно. У нас есть часы дежурств, когда стороны могут обратиться к нам для внесудебного решения конфликта. В Арбитражном суде РТ для этого созданы все условия. Для нас это возможность рассказать участникам судебного процесса о медиации и попробовать поучаствовать в ней, а также обеспечить практикой начинающих медиаторов, которые вместе с профессиональным медиатором проводят медиацию. — По закону, насколько знаю, медиация невозможна в уголовном праве. Где еще ее нельзя применять? — Да, ее нельзя применять в уголовных делах, за исключением некоторых дел частного обвинения, это, например, оскорбление, клевета. В некоторых европейских странах медиация применяется и в уголовном праве, в делах о легкой степени тяжести причиненных увечий. Возможно, в России мы к этому тоже придем, у населения такой запрос есть. Другая возможность применения медиации еще до перехода их в уголовное дело — это практика восстановительного примирения. Это не медиация в чистом виде, потому что в таком деле есть и жертва, и сторона, причинившая ущерб. Я знаю о применении такой практики в случае конфликтов между несовершеннолетними, например, в случае драки между школьниками, когда доходит до уголовного преследования. Если детей осуждают, они могут попасть в спецучилище, тогда на ребенка навешивается куча ярлыков и он уже живет с ними и формирует свою модель поведения под них. Но если привлекать специалиста-медиатора (посредника), дети и родители могут выработать такое соглашение, которое устроит всех, и до спецучилища дело может не дойти. В настоящий момент развитию медиации в школах препятствует то, что сами школы закрыты и стараются не выносить «сор из избы», что и приводит к различным катастрофичным ситуациям в образовательных учреждениях: как в Перми, в Московской области и т. п. Медиация тоже любит тишину — А профессиональный медиатор — это переговорщик? — Нас так называют, но все-таки переговорщик — это может быть и представитель одной стороны. Медиатор же сохраняет нейтральную позицию, и стороны поровну оплачивают его услуги и, в идеале, одинаково доверяют медиатору. — До принятия закона медиации в России совсем не существовало? — Были попытки закон продвинуть, но до 2010 года это не совсем получалось. До этого как таковых медиаторов не было, были посредники в разрешении конфликтных ситуаций, и их деятельность не была полноценно законодательно оформлена, как это произошло в 2011 году. — А сейчас насколько стала популярна медиация? — Рынок пока только формируется, мы, по сути, занимаемся популяризацией, хотя сейчас стало гораздо проще: осведомленность сильно выросла. Как одна моя коллега сказала: «Сейчас медиация на стадии формирования спроса и информирования об услуге потребителей, кто уже участвует в создании спроса, тот и будет «снимать сливки», когда рынок «повзрослеет». На практике популяризации медиации отчасти как помогает, так и мешает принцип конфиденциальности, которого мы придерживаемся, — без согласия сторон медиатор не может рассказывать о ситуации конфликта, в котором медиатор работал. Бывают исключительные случаи, когда с разрешения обеих сторон мы берем согласие на размещение информации об успешном урегулировании конфликта, например, вспоминается такой случай — между компаниями «КАСКО Сервис+» и страховой компанией «Итиль-Армеец». Но такие случаи единичные. — Ваши клиенты чаще всего — это корпоративный сектор? — Да, корпоративные споры, споры между контрагентами — это основные сферы применения медиации сейчас. Бывают банкротные дела, но это пока единичная практика, потому что в России это, как правило, не самая цивилизованная история. В административных спорах между госучреждениями и частными юрлицами медиация применяется пока сложно. Несмотря на то, что готовность участвовать в процедуре медиации у государственных и муниципальных органов есть, но на законодательном уровне это пока никак процедурно не оформлено. — И все-таки, число обращений растет в геометрической или арифметической прогрессии? — Нет, никакой геометрической прогрессии, конечно, пока нет. Я занимаюсь этой процедурой семь лет, с самого старта. Сказать, что обращений много (например, каждый день) — это неправда, но это нормально. Если завтра все конфликтующие стороны решат прибегнуть к медиации, медиаторы не будут готовы и произойдет дискредитация данного цивилизованного института урегулирования конфликтов. — Не подготовлены или их просто не хватит? — Во-первых, да, не так много тех, кто не просто обучен, а практикует медиацию. У нас в «Лиге» восемьнадцать человек, но из этого количества активных медиаторов порядка 30 процентов. Мы регулярно проводим тренировки для наших медиаторов, чтобы они совершенствовали те знания и навыки, которые получили в процессе обучения, например, в Центре медиации Казанского федерального университета. Кроме нашей, есть и другие организации, которые заявляют о том, что оказывают услуги по проведению медиации, но мне сложно сказать, насколько активно они предлагают и практикуют медиацию. Медиация — такая процедура, длительность которой трудно предугадать. Мы можем говорить только о минимуме и максимуме: от двух часов до нескольких месяцев. Например, в корпоративном споре (о разделе бизнеса) медиация может проходить довольно долго, так как часто возникает необходимость в подготовке или переоформлении документов. Так что, может, и хорошо, что институт развивается поэтапно. И все же если в 2011 году мне приходилось махать флагом: «Люди, идите на медиацию!», сейчас это, конечно, уже не требуется. — Вы один из ведущих медиаторов в Поволжье. У вас какая загрузка? — Вопрос о количестве медиаций является несколько спорным, так как работу медиатора сложно оценить количеством медиаций: медиации могут быть каждый день, а вот результативность будет низкая. Когда мы в конце года в «Лиге медиаторов Поволжья» делаем отчет о количестве проведенных медиаций, то некоторые медиаторы указывают 0: либо не хватает времени на поиск дел, либо ждут, что участники конфликта их сами найдут. У меня бывает одна-две медиации в месяц. Это мало, но по российским меркам и неплохо. По опыту своих коллег знаю, что хорошему медиатору нужно минимум 4—6 дел в год, чтобы нарабатывалась практика и чтобы он что-то зарабатывал. Некоторые медиаторские компании из других регионов пишут о каких-то сотнях дел в год, но непонятно, как это возможно, сколько должно быть медиаторов в этой компании, и какая у них эмоциональная нагрузка, поскольку медиатору нужно уметь «эмоционально выгружаться». — В каких сферах люди острее всего нуждаются в медиации? — Бракоразводные процессы. Но у нас в Татарстане часто те, кто работают в этой сфере, называют себя «психологами-медиаторами», что зачастую отпугивает некоторые пары от обращения, и поэтому, на мой взгляд, это не совсем правильно. Все-таки медиатор — это не психолог, а большей частью конфликтолог, то есть человек, работающий со столкновением, которое произошло у супругов, он управляет диалогом и процессом выработки соглашения! И были такие примеры, когда люди примирялись и отказывались от идеи развода, уходили от конфликтолога-медиатора, держась за руки. Но если от идеи развода супруги на медиации не отказываются, то конфликтологи-медиаторы могут поработать с парой над тем, как им цивилизованно разойтись. В частности, как они поделят имущество, потому что без профессиональных переговоров этот процесс тянется месяцами, а иногда годами и десятилетиями. Очень острый характер носят земельные споры, где из-за неправильно установленного забора иногда доходит до физических разборок. Потребительские споры — это тоже большое поле для медиации. Споры между учредителями также всегда очень болезненные, настолько, что первое время между учредителями даже невозможен диалог: люди не хотят ни видеть, ни слышать друг друга. А медиация позволяет дать возможность человеку самому иначе посмотреть на ситуацию. Как правило, без медиатора людям мешают иначе посмотреть на ситуацию страхи, переживания и негативные эмоции. Вот покрасили ему здание некачественно, и он не собирается платить, ругается. А начинаешь прорабатывать и выясняется, что некачественно покрасили, потому что техзадание было составлено неверно. Медиатор налаживает диалог. — Договоренности, которые достигаются в процессе, как-то документально фиксируются? — Чтобы приступить к медиации, стороны подписывают соглашение о проведении процедуры — документ, на основании которого мы вообще включаемся. А завершается процесс медиативным соглашением, который носит форму гражданско-правового акта, то есть, согласно ему, если что-то пошло не так, стороны имеют право подать в суд. Но мы, если кто-то не выполняет достигнутых на переговорах договоренностей, стараемся вернуть стороны за стол переговоров — к медиации, ведь результат работы медиатора — это выработка соглашения, удовлетворяющего всех. Это нахождение не компромисса, а дальнейшее сотрудничество субъектов сторон. Компромисс — это когда часть интересов обеих сторон не удовлетворяется, а сотрудничество позволяет учесть все эти интересы. «Пускай судятся» — Часто крупный бизнес прибегает к услугам медиаторов? — Если представители крупного бизнеса начнут прибегать к услугам медиаторов, то, думаю, институт медиации начнет развитие более быстрыми темпами. — В этом и вопрос. Ответ «нет», получается… — К нам приходили обучаться представители крупных компаний. Это показатель, что им как минимум интересно разобраться в этой технологии, раз уж и закон есть. И это позитивный сигнал. Но проводят ли они медиацию в своих компаниях, мне об этом неизвестно. — То есть они предпочитают таких сотрудников держать в штате? — Да, это юристы, обученные медиации. Но если они в штате, то они уже не медиаторы, а переговорщики компании. В чистом виде медиацией было бы, если бы они привлекали стороннюю организацию с нейтральной позицией. Я работал со средним бизнесом, и вижу, что они развивают свой менталитет в плане разрешения споров, не кидаются сразу в суд. Был пример, когда маленькая компания пыталась разрешить конфликт с крупным татарстанским холдингом с нашей помощью. Но юрисконсульт этого холдинга только отмахнулась: это незначимый контрагент, пускай, мол, судится. Такое нежелание договариваться меня тогда потрясло, я получил хороший опыт. — Может быть, крупные холдинги прибегают к услугам каких-то международных медиаторов? — Пока в России о таких компаниях я даже не слышал. Рынка для них пока нет. — Вы говорили, что, возможно, когда-нибудь медиация станет работать, начиная со школы. Уже есть ощущение, что культура цивилизованного разрешения конфликтов появляется, или это совсем росточки? — Я бы сказал, что этап посева мы преодолели, сейчас идет этап внесения удобрений, росточки будут, наверное, года через два-три. Но культура формируется и посыл очень верный, потому что если она сформируется у школьников, они вырастут в людей, которые будут стараться цивилизованно решать конфликты. — Но есть и противоположная тенденция и даже, наверное, жизненная философия — быстрое и силовое решение конфликта. В кризис, говорят, эти услуги очень востребованы. И даже суммы называют небольшие… — У медиатора есть важное преимущество: с его помощью конфликт разрешается так, что после этого не остается негативных эмоций. Ведь даже если человек выигрывает в суде или решает конфликт силой, остается осадок: нет разговора — нет разрядки. И другой немаловажный момент — компании все чаще задумываются о том, чтобы разрешать конфликт вне суда при любой такой возможности. Репутация медленно, но верно становится важной составляющей бизнеса. *win-win — с англ. «выигрыш-выигрыш», то есть двойной выигрыш. Подход при взаимодействии с другой стороной, при котором предполагается, что в любой ситуации должен быть выигрыш обеих сторон и нет проигравших. Айгуль Чуприна Источник : https://realnoevremya.ru/articles/89305-oleg-mavrin-o-tom-est-li-buduschee-u-mediacii